Андрей малаев-бабель: «не искать рукописи — преступление. Колесо вывозит в бессмертие – Вы же уехали с мамой и бабушкой

Шестисотстраничная книга Антонины Пирожковой «Я пытаюсь восстановить черты» (М.: АСТ, 2013) сродни знаменитому ныне «Подстрочнику» Лилианны Лунгиной. Эти два сильных и благородных женских голоса — из одного хора. Обе свидетельствуют о «настоящем XX веке». Обе книги, обе судьбы позволяют понять: на чем, на ком все-таки устоял наш бедный мир.

Антонина Николаевна Пирожкова (1909—2010) была женой Исаака Эммануиловича Бабеля. В 1932 году, за обедом у друзей, ее представили писателю так: «Это инженер-строитель по прозванию Принцесса Турандот». 15 мая 1939 года Бабель был арестован на глазах у Антонины Николаевны. Она осталась с полуторалетней дочерью — и ждала мужа до 1954 года, не веря в его гибель.

Уводившие Бабеля обернулись к жене врага народа, инженеру-конструктору Пирожковой, со словами: «К вам у нас претензий нет». 30-летняя Антонина Николаевна уже была к 1939-му ведущим проектировщиком Московского метрополитена. Большой террор обошел ее.

«Я пытаюсь восстановить черты» — книга, длиною в век. Детство в Сибири, разодранной Гражданской войной. Студенчество в Томске 1920-х. Блестящая и трагическая Москва середины ХХ века: Эйзенштейн, Михоэлс, Эрдман, Олеша, Эренбург, Авель Енукидзе, Андре Мальро в СССР, инженеры и архитекторы «Метростроя», друг юности Николай Никитин — проектировщик Останкинской телебашни… Твердой рукой конструктора, жесткими штрихами отмечены страх, унижение, бедность на руинах утопии.

В 1950-х она добивалась реабилитации имени мужа. В 1990-х составила самое полное собрание сочинений и опубликовала дневник Бабеля 1920 года — почти черновик «Конармии».

Еще одна черта книги напоминает о строке Пастернака из «Доктора Живаго»: «Истинно дворянское равенство со всем живущим», чуть ли не универсальной формуле достойного человека. Так и смотрит Антонина Пирожкова на персонажей: будь то Е.П. Пешкова или дважды вдовая, босая даже зимой, абхазская крестьянка 1940-х с вечной присказкой: «Хорошо живет Такуш!» «Я — такая же Такуш», — пишет о себе вдова Бабеля.

Книгу «Я пытаюсь восстановить черты» в Москве представил внук А.Н. Пирожковой и И.Э. Бабеля — режиссер, театровед и педагог, профессор «Института искусства актера» при Университете штата Флорида — Андрей МАЛАЕВ-БАБЕЛЬ. Он рассказал «Новой газете» о бабушке, о поисках рукописей, изъятых при аресте, о пути по следам Бабеля — от памятника в Одессе до «Общей могилы № 1» в Донском.

— Андрей, как Антонина Николаевна писала эту книгу?

— Уже были написаны ее воспоминания о Бабеле, впервые опубликованные в начале 1970-х. В новой книге они существенно дополнены. При написании книги бабушке пришла на помощь ее математическая память. Ведь в течение всей своей жизни дневников Антонина Николаевна никогда не вела.

Книгу «Я пытаюсь восстановить черты» бабушка начала писать в 1996 году, когда я настоял на ее переезде в США, к семье, к нам. Ей было 87 лет, со здоровьем было довольно плохо. Она считала, что приехала умирать — и надо успеть. Американские врачи поставили ее на ноги, продлили ее жизнь лет на 14. Рукопись была завершена в 2007 году.

Антонина Николаевна прожила не только 101 год: она прожила несколько жизней. Была бы, возможно, выдающимся математиком, если бы — как сама она говорила — не пала жертвой моды: в 1920-х, когда она заканчивала школу, везде писали и говорили, что в стране не хватает инженеров. И она стала инженером-конструктором.

В середине 1930-х, не достигнув и 30 лет, она стала ведущим инженером «Метропроекта». Ей принадлежат инженерные проекты станции «Площадь Революции» и двух «Киевских» — кольцевой и радиальной, и станции «Павелецкая»-радиальная. Она перепроектировала почти готовую «Маяковскую» по архитектурному замыслу А.Н. Душкина: ведь сначала станцию построили с низкими потолками, а эти стальные опорные дуги, высокие «купола» потолка появились по инженерному проекту Антонины Николаевны. Она была соавтором первого в СССР учебника по строительству метрополитенов — по нему учились студенты десятилетиями.

А в 1965 году, выйдя на пенсию, она полностью посвятила себя наследию Бабеля. Еще в середине 1950-х добилась реабилитации его имени. Собирала по крупицам бабелевский архив. Три десятилетия пыталась найти рукописи, изъятые НКВД в 1939-м, при аресте Исаака Эммануиловича. Несмотря на многократные заверения КГБ, что изъятое уничтожено…

— У Бабеля есть поздний рассказ «Нефть» — о молодой женщине-инженере, о «стране с новым кровообращением» трубопроводов и тоннелей. Рассказ идеалистически светлый, как живопись Дейнеки или мозаики «Маяковской». Прототип героини — Антонина Николаевна?

— Конечно! Скажу более: у Бабеля в текстах 1930-х годов появляется идеал. И он воплощен в женщинах: от героини пьесы «Мария» до женщин в «Ди Грассо» и в «Улице Данте». В «Конармии», в «Одесских рассказах» воплощенных идеалов не было. Я полагаю, перемена тональности, даже философии текстов — следствие появления в его жизни Антонины Николаевны.

И то, что Бабеля остановили, — преступление еще и потому, что писатель очень менялся, явно выходил на новый виток. «Период молчания» не был периодом молчания, а был периодом активной работы. Бабель в 1930-х годах писал ежедневно. По свидетельству бабушки — очень напряженно. Конфискованные при его аресте рукописи дали бы нам, вероятно, нового Бабеля.

…Новые сведения о судьбе изъятого, надежды найти тексты в иных «державных» архивах появились в 1995-м. Антонина Николаевна обратилась с просьбой о поисках уже к новым властям России. Но из канцелярии президента Ельцина 86-летней вдове Бабеля даже не ответили.

— Но сейчас, еще 18 лет спустя, поиск конфискованного архива ведете вы?

— В 2010 году, когда Антонины Николаевны не стало, я понял: кроме меня, продолжать это дело некому. О местонахождении рукописей можно только гадать. Нет никакой гарантии, что они выжили. Но нет и документации об их уничтожении. И не искать их — преступление.

В поисках рукописей, изъятых в 1939-м, сейчас помогают и Госархив, и Архив ФСБ. И их руководители — известные историки Сергей Мироненко и Василий Христофоров.

Кроме того, вместе с американским режиссером Дэвидом Новаком я снимаю документальный фильм «В поисках Бабеля». Сами съемки были наполнены мистическими событиями. Почти все, с кем мы хотели встретиться, чья помощь нам была нужна, — говорили: «Да».

Вы представляете, что такое — привести американскую съемочную группу в Архив ФСБ?

Но нам разрешили там снимать… А в Екатерининской пустыни, бывшей Сухановской пыточной тюрьме, — мне разрешили долго сидеть в одной из келий, бывших в 1930-х годах камерами.

В Донском монастыре, куда в конце 1930-х сотнями свозили тела, кремировали ночами, а потом ссыпали прах в Общую могилу № 1, — мы снимали на первом этаже бывшего крематория. И вдруг охранник сказал нам: «Ладно, ребята… Меня, наверно, уволят — но давайте я пущу вас в нижний этаж. Там стояли печи».

И мы спустились туда, где сотнями по ночам сжигали расстрелянных. А сейчас это церковь…

Мы входим в это подвальное помещение — а там готовятся к обряду крещения.

Такие вещи происходили постоянно. Куда бы мы ни шли — Жизнь и Смерть выстраивали нам бабелевские сюжеты…Потому что он писал о жизни и смерти. И о том, как человек стоит всю жизнь на грани жизни и смерти.

С Андреем как человеком весьма разносторонним и разговор корреспондента «Лехаима» получился «разносторонний».

Елена Константинова: Последние годы поводом для вашего приезда в Москву становится то или иное событие, непосредственно связанное с Исааком Бабелем: презентация воспоминаний «Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле - и не только о нем» вдовы писателя Антонины Николаевны Пирожковой; Международная научная конференция «Исаак Бабель в историческом и литературном контексте: ХХI век»; «Артдокфест», премьера документального фильма «В поисках Бабеля» (режиссер Дэвид Новак). По вашим словам, этот фильм - продолжение дела, начатого более полувека назад Антониной Николаевной, по возвращению из небытия имени Бабеля. Однако вопросы, стоявшие перед вами до начала съемок, так и остались открытыми. Такой финал поисков, по сути, был для вас предсказуем?

Андрей Малаев-Бабель: Работа над фильмом много дала мне. И дело тут вовсе не в том, что появились какие-то новые факты, связанные с жизнью или творчеством Бабеля. Я и не рассчитывал на серьезные находки. Главным открытием могло бы стать возвращение читателю и культурной общественности архива Бабеля, конфискованного НКВД при обыске и аресте 15 мая 1939 года в Переделкине и на московской квартире, - 24 папки с неопубликованными рукописями, письма и записные книжки. Однако этого не произошло. Хотя свое кинопутешествие я отчасти начинал с целью обратить внимание архивистов и политиков (то есть тех, от кого зависят поиски) на то, что не искать архив Бабеля - преступление. Надеюсь все же, что наш фильм поспособствует этим поискам.

ЕК: А для себя лично вы что-то прояснили?

АМБ: Основное мое открытие связано с тем, как мой дед жил и как писал. Я пришел к выводу, что между жизнью и писанием он не делал никакого различия. Для того чтобы что-либо написать (будь то «Конармия», «Одесские рассказы», рассказы о Париже или коллективизации), Бабель должен был сначала все это познать. И не как сторонний наблюдатель, но как непосредственный участник событий, поставленный в ситуацию морального выбора. То есть он в жизни или, вернее, жизнью своей моделировал ту ситуацию, о которой потом писал. (Например, «еврей-пацифист» в «Конармии», каким он стал во время польской кампании конницы Буденного в 1920 году.) Далее, хорошенько забыв, как сам Бабель об этом рассказывал, эту реальность, он создавал неповторимый художественный мир, который, конечно же, каким-то образом соотносился с той реальностью, на которой был замешан. Написанный уже однажды «в жизни», точнее, написанный собственной жизнью, мир этот потом заново переписывался. Посредством самого акта письма создавалась другая, но не менее живая художественная жизнь. Потому что Бабелю в реальной жизни не хватало художественности. Он полагал, что «жизнь изо всех сил старается походить на хорошо придуманную историю». Недаром Евгений Евтушенко, который, опираясь на мою руку, шел на наше киноинтервью, сочинил неожиданный экспромт: «Опираясь на внука Бабеля, шел я мир переписывать набело».

ЕК: «Вмешательство» Евтушенко требует пояснения…

АМБ: Один из эпизодов нашего фильма снимался в Переделкине. Сейчас в этом писательском поселке из писателей уже мало кто остался. Но Евгений Евтушенко все еще приезжает туда на дачу, где и состоялось с ним очень интересное интервью - одно из последних и самых глубоких в фильме, начало его кульминации. По дороге на это интервью он и сочинил этот экспромт.

Но вернемся к Бабелю. Самим актом писания он творил новую жизнь - более свободную, смелую и творческую, дожимая быт до законченного художественного образа. Получается: в жизни он писал, а в писании - заново жил. В этой особенности творчества Бабеля и следует искать разгадки тайн его поведения, причины его поступков, тех выборов, которые он делал в жизни, и т. д. Быть может, он был и прав. Настоящая, живая жизнь давно канула в лету, а эта, написанная, - бессмертна. И по ней мы узнаем сегодня живую, настоящую жизнь - как по «Одесским рассказам» Бабеля теперь во всем мире узнают про Одессу. Между тем настоящая, живая Одесса давно уже «старается походить» на бабелевскую.

ЕК: Есть такое выражение «бабушкин внук». Это про вас?

АМБ: Да, я безусловно «бабушкин внук». Влияние бабушки, Антонины Николаевны Пирожковой, на мое воспитание и становление было огромно. Для того чтобы это до конца понять, нужно посмотреть наш фильм, в котором использовано множество отрывков из интервью с ней. Где бы мы ни показывали фильм, зрители после сеанса дружно и много говорят о том, что личности такого масштаба они еще не видели. Их поражает ее неподдельность, отсутствие всякой позы, притворства, полное ощущение собственной самодостаточности, умение достойно принимать свою судьбу. Все те долгие семьдесят лет, которые она прожила со дня ареста Бабеля, она, казалось, не забывала о нем ни на минуту. На вопрос: «Как вы это пережили?» - она, уже в девяностолетнем возрасте, отвечала: «А я этого и не пережила». И была благодарна чекистам, которые четырнадцать лет скрывали от нее, что Бабеля нет в живых! Другая красивая тридцатилетняя женщина сокрушалась бы об упущенных годах, а она радовалась, что четырнадцать лет верила: Бабель жив и вот-вот вернется. Ведь чекисты ее и в этом убеждали.

Что же касается ее влияния на мое воспитание, то она поощряла и культивировала во мне все те черты, которые считала бабелевскими. Она одобряла и неотступно развивала во мне любые творческие проявления, включая интерес к музыке, литературе и театру. Собственно, благодаря той стратегии, которую она твердо выдерживала при моем воспитании, я и стал артистом.

ЕК: Приходилось ли вам идти наперекор ее желаниям?

АМБ: Быть может, наперекор своим желаниям она по моему настоянию уехала в 1996 году ко мне в Америку. Правда, к тому моменту в России у нее уже практически не осталось ни родственников, ни близких друзей. К тому же я всегда повторяю, что Америка продлила ей жизнь на четырнадцать лет.

ЕК: Опять те же четырнадцать лет? Какая-то мистика…

АМБ: Да, мистика в судьбе Бабеля - тема для отдельного разговора!.. Так вот, бабушке шел сто второй год, когда ее не стало. И именно в Америке она написала свою книгу «Я пытаюсь восстановить черты…», которая теперь пользуется такой популярностью в России.

ЕК: Вы сторонник и пропагандист метода Николая Демидова, начинавшего, правда, свою карьеру в 1911 году в Московском художественном театре у Константина Станиславского. Если кратко: в чем главное отличие этого метода от системы реформатора русского театра?

АМБ: По моему глубокому убеждению, Демидов, вернее, его школа - последняя надежда русского реалистического театра. Ведь от этого театра в настоящее время практически ничего не осталось. На российских сценах царит так называемая система представления. И речь идет о тех театрах, основатели которых клялись «системой переживания». Демидов, в своей практике и пяти книгах, вывел «искусство переживания» из того тупика, в который его завел не столько Станиславский, сколько менее талантливые его последователи. Школа Демидова основана на выработке у актера, с первых же шагов, творческой свободы и умения отдаться собственным, еще не осознанным творческим порывам. Помимо культуры творческой свободы актера - конечно же, свободы в обстоятельствах роли - в школе Демидова присутствуют принципы высшего актерского пилотажа. В декабре издательство «ГИТИС» должно выпустить сборник избранного Демидова под редакцией М. Н. Ласкиной и вашего покорного слуги. Надеюсь, он заинтересует людей театра так же, как их заинтересовало четырехтомное «Творческое наследие» Демидова.

ЕК: В Америке вы ставили Нила Саймона, Брайена Фриеля, Булгакова, Мольера, Достоевского. В 2000 году за «выдающуюся режиссерскую работу» в спектакле «Идиот», где вы сыграли и одну из ролей - Рогожина, вас выдвинули на соискание театральной премии имени Хелен Хейз. Среди ролей также Моцарт в «Маленьких трагедиях», Фауст в одноименной трагедии, Санчо Панса в «Дон Кихоте», Тригорин в «Чайке», Иван Карамазов в «Братьях Карамазовых». И вдруг - моноспектакль «Бабель: Как это делалось в Одессе». Или все-таки не вдруг?

АМБ: В какой-то момент я просто созрел для Бабеля. Во всяком случае, решил, что созрел. Но это было обманчивое впечатление, и я до сих пор меняю этот спектакль, вернее, он сам по себе меняется, по мере моего роста. Так что для Бабеля я все еще «дозреваю». ЕК: Почему вы остановились не на «театральном» Бабеле - пьесах «Закат» или «Мария», а на том, что, казалось бы, им самим не предполагалось для сцены, - рассказах «Ди Грассо», «Гюи де Мопассан», «Фроим Грач», «Король», «Кладбище в Козине»?

АМБ: Может, потому, что именно эти рассказы мне особенно дороги, с них началось мое собственное знакомство с Бабелем, которого я сначала услышал, а потом прочел. Услышал в исполнении замечательных чтецов (в свое время в СССР был такой жанр и была даже такая профессия): Дмитрия Николаевича Журавлева, Сергея Юрского, Валерия Токарева и Сергея Новожилова.

ЕК: «Сшитые» в целостный моноспектакль, эти рассказы, однако, из разных циклов: первые два из условно автобиографического, два следующих из одесского, причем вначале идет поздний, примыкающий - из дополнений к «Одесским рассказам», а затем тот, которым эти «Одесские рассказы» открываются, и, наконец, последний - лирическая миниатюра из «Конармии». Рассказ же, заглавие которого вы «позаимствовали» для названия моноспектакля, вообще отложен в сторону…

АМБ: По «проекту» рассказ «Как это делалось в Одессе» входил в спектакль. Но для театра одного актера спектакль оказался слишком длинным. И одним из рассказов пришлось поступиться. Увы, «заглавным». Спектакль открывается единственным у Бабеля рассказом о театре - «Ди Грассо», словами: «Мне было четырнадцать лет».

Но человек растет, и вот ему уже двадцать. Он в заснеженном Петрограде 1916 года переводит вместе с томной псевдописательницей «новое издание сочинений Мопассана». Конечно, у них начинается интрижка. Но уже в конце этого рассказа, казалось бы не предвещающего ничего темного, неожиданно звучит трагическая нота: «предвестие истины» касается автора. И это недоброе предвестие.

После антракта идет рассказ «Фроим Грач» - как одесская ЧК коварно расстреляла старика-бандита. Тут уже «предвестие истины» конкретизируется - понятно, что это предчувствие судьбы самого Бабеля.

Далее я нарушаю хронологию. Мне хотелось, чтобы рассказ «Король», в котором мир молдаванских гангстеров показан в своем расцвете, шел после «Фроима Грача», в котором повествуется о печальном конце романтической одесской Молдаванки, наступившем с приходом советской власти. И это знание «конца» окрашивает мажорный по своей природе рассказ «Король» в темные краски.

Кончается все «Кладбищем в Козине» - бабелевской вселенской усыпальницей, но в то же время - и вызовом смерти: «О смерть, о корыстолюбец, о жадный вор, отчего ты не пожалел нас хотя бы однажды?»

ЕК: Между гибелью Бабеля и вашим рождением - «пропасть» лет. Ощущаете ли вы с ним родственную связь?

АМБ: Как я уже говорил, Бабель жил как писал и писал как жил. Связь с ним ощущаю в основном своей причастностью к творчеству.

ЕК: Это не мешало смотреть на Бабеля - ведь он, если не ошибаюсь, один из безымянных рассказчиков, которого вы тоже играете, - глазами режиссера и актера?

АМБ: Если я смог правильно донести траекторию моего спектакля, наверное, стало понятно, что это спектакль именно о Бабеле, то есть о творческом человеке, писателе. Надо ли напоминать о том, что «Ди Грассо», названный по имени итальянского трагика, и «Гюи де Мопассан» - рассказы о творчестве и что повествование в них ведется от лица человека творческого? А ведь с них начинается спектакль. По оценкам критиков, этот рассказчик - то есть сам Бабель - ощутимо присутствует на протяжении всего спектакля.

ЕК: Что оказалось самым трудным?

АМБ: А вот это к Бабелю не относится. А может, и относится. Ведь он сам был великолепным рассказчиком. Самым трудным оказалось отрешиться от мысли, что в театре одного актера нет партнеров в том смысле, в каком они присутствуют в обычном (многосоставном) драматическом спектакле, и понять, что мой партнер - публика. И что принимать ее надо такой, какая она есть сегодня, на данном спектакле. Над этим я и до сих пор еще работаю.

ЕК: Как, по-вашему, надо играть Бабеля?

АМБ: Строго и страстно. Эта страсть зачастую внутренняя, скрытая. Ну и конечно, уметь в кульминациях отдаваться до конца его темпераменту и юмору, глубине и размаху его персонажей. Ведь все они - неординарные люди, застигнутые писателем в неординарные моменты своей судьбы.

ЕК: То есть ваш моноспектакль - это своего рода вызов?

АМБ: Вызов стереотипам восприятия Бабеля? Надеюсь, да.

ЕК: И минимум декораций, грима, костюмных перевоплощений, отказ от спецэффектов тоже тому подтверждение?

АМБ: Поначалу были и декорация, и световая партитура, и музыкальная, и переодевания, хотя и минимальные. Со временем я почти от всего этого отказался - спектакль становится более аскетичным. Понял, что рассказчик не должен прятаться за эти средства. И что слово Бабеля, если его верно прожить, самодостаточно. Как самодостаточен был сам писатель в жизни. То, что я говорил об Антонине Николаевне - об отсутствии в ней всякой игры, всякой позы, относится и к Бабелю. Об том свидетельствуют люди, его знавшие, например замечательный драматург Леонид Зорин.

ЕК: Известно, что Бабель был не столько заядлым театралом, сколько поклонником кино. Опять же Антонина Николаевна приводит, например, такие его слова после просмотра фильма «Чапаев»: «Замечательный фильм! Впрочем, я - замечательный зритель; мне постановщики должны были бы платить деньги как зрителю. Позже я могу разобраться, хорошо или плохо сыграно и как фильм поставлен, но пока смотрю - переживаю и ничего не замечаю. Такому зрителю нет цены». А вас интересует кино?

АМБ: Кино меня очень интересовало в детстве. Я даже был уверен, что стану кинорежиссером. Но съездил один раз на реальные съемки фильма, и это меня отрезвило. Раз и навсегда отбило у меня эту страсть. Я понял, что более «спокойная» атмосфера театральной репетиции мне ближе. Что же касается Бабеля, то он, конечно же, очень любил театр. Любил тех самых «вымерших» в наше время трагиков, технику которых уловил и воскресил Демидов. Так что и здесь есть связь с Бабелем. А к кино я пришел, вот видите, тоже в связи с Бабелем. Но это не то кино, о котором я мечтал в детстве. Документальное. Хотя наш фильм критики называют художественно-документальным. Надеюсь, они правы.

ЕК: Огромную роль в жизни Бабеля, что тоже известно, сыграл Сергей Эйзенштейн, в фильмы которого крупные планы персонажей - это наверное, относится и к киносценариям Бабеля - пришли из портретной живописи Кузьмы Петрова-Водкина. Укрупняя головы моделей, тот фокусировал внимание зрителя на чертах лица героя, определяя его лицо как центр композиции. На вашем театральном пути встречались подобные значимые кинопересечения?

АМБ: Крупный план достижим и в театре. Я был тому очевидцем, когда с галерки смотрел на вахтанговских актеров старшего поколения. Познакомившись с методикой Демидова, я увидел, что такое владение залом посильно и начинающему актеру. Конечно, при верной внутренней технике.

Бабель определял книгу как «мир, видимый через человека», так что немудрено, что у него в рассказах и в сценариях так много крупных планов. Вполне возможно, что от него это перешло и к Эйзенштейну. Заметьте, что выдающийся театральный режиссер Анатолий Эфрос при съемках своих спектаклей прибегал почти исключительно к крупным планам. Это еще раз подтверждает, что в театре главное - актер и что настоящие режиссеры это понимают.

Что же касается кино, то Бабель действительно был отличным сценаристом, которого ценили ведущие советские режиссеры. Он много сделал для кино, но делал это по большей части анонимно. Мало кто знает, что в культовых фильмах советского кино, таких, например, как «Цирк», - бабелевские диалоги. Он просто не подписывался под работами, которые считал недостойными собственного ощущения идеала в искусстве. (Если, конечно, его не вынуждали.)

ЕК: Теперь в ваших планах сыграть Бабеля в игровом кино, не так ли?

АМБ: Это мечта. Но здесь ведь многое зависит от случая, от удачи. Надеюсь, что мне посчастливится.

ЕК: Предполагаете ли вы быть когда-либо в Москве на открытии памятника Бабелю? Как прямой его наследник, выступали ли вы с таким предложением?

АМБ: С такими предложениями должны выступать не наследники, а культурная общественность. Ведь то, что в Москве и вообще в России нет ни улицы, названной в честь Бабеля, ни школы, ни даже мемориальной доски ни на одном здании, не говоря уже о памятнике, свидетельствует об отношении к этому писателю, которого знают и читают во всем мире. Речь идет, конечно, о цивилизованной его части. Дело в том, что литературу у нас любят отмечать и праздновать. Вот устроим год литературы или выставим на открытии Олимпиады портреты наших лучших писателей. А Бабеля очень трудно праздновать. Все время всплывает мысль о том, что сделала страна и ее руководство с этим писателем. Один американец, пытаясь осмыслить, как такое было возможно, вывел для себя формулу: «Это все равно что Рузвельт расстрелял бы Хемингуэя». Формулу-то он вывел, а втиснуть в свой мозг этот сценарий так и не смог, поскольку Рузвельт не мог расстрелять Хемингуэя. Не мог, и все тут. А у нас - смогли. Поэтому еще не скоро в Москве будет памятник Бабелю. Многое должно поменяться, и не только в стране, но и в умах и душах людей. Ведь покаяния за содеянное до сих пор не наступило. А многие даже и гордятся этим нашим прошлым.

Беседу ведет Елена Константинова

Евгений Коган: Когда вы впервые узнали о том, что Исаак Бабель – ваш дед? Вы вообще к этому моменту знали, кто такой Бабель?

Андрей Малаев-Бабель: Мне кажется, что внуком Бабеля я себя ощущал всю сознательную жизнь. Узнал я об этом в раннем детстве, но возраста точно не припомню. Поначалу я знал, что дед был большим писателем, но мне не рассказывали о деталях его биографии, и уж конечно не упоминали о его гибели. Знакомство с судьбой Бабеля началось с книги «И. Бабель. Воспоминания современников», составленной моей бабушкой, Антониной Николаевной Пирожковой, в начале 1970-х - в первую очередь, по ее собственным воспоминаниям. Но «по цензурным соображениям» ей на позволили упомянуть даже об аресте Бабеля, - ни ей, ни другим авторам.

Знакомство же с творчеством деда началось с выступлений замечательных артистов-чтецов - таких как Дмитрий Журавлев, Сергей Юрский и Валерий Токарев. Когда я наконец узнал о судьбе деда, появилось ощущение что и сам я отмечен печатью его трагической гибели. Я хотел знать, как это произошло, и бабушка отвечала: «Тяжело вспоминать». Помню, когда меня, ребенка, спрашивали о смерти деда, я повторял за бабушкой: «Тяжело вспоминать». Звучало это, конечно, комично, но почему-то никто не смеялся – наоборот, взрослые качали головами с грустью и пониманием.

Большим событием для всех нас стала публикация Виталием Шенталинским в 1980-е, в журнале «Огонек», материалов «дела» Бабеля из архива КГБ. В той публикации впервые были обнародованы подробности ареста, заключения, допросов и расстрела деда. Журнал этот я от бабушки спрятал, но она, кончено, его нашла и публикацию о Бабеле дотошно изучила. Так, со временем, добавлялись пласты информации - и о судьбе Бабеля, и о его творчестве. Процесс этот продолжается до сих пор. Документальный фильм «В поисках Бабеля», который вышел недавно на экраны в Америке, – это более активное продолжение того же процесса осознания себя внуком Бабеля. Так как биография Исаака Эммануиловича до сих пор до конца не открыта для нас, то и мой поиск деда, а, может быть, поиск самого себя как внука Бабеля, не закончен. И не может быть закончен.

Е.К.: Насколько я знаю, вы работали с Антониной Пирожковой над ее воспоминаниями. Расскажите, пожалуйста, об этой работе? Трудно ли было ей «вспоминать»? Были ли какие-то моменты, которые вы решили обойти вниманием?

А. М-Б.: Над книгой Антонины Пирожковой «Я пытаюсь восстановить черты (О Бабеле, и не только о нем)» я работал в основном уже после того, как бабушки не стало. Большая часть книги была написана ею еще в 1970-е, и следующие 20 лет рукопись дополнялась. Посвящена книга была собственно воспоминаниям о Бабеле. Переехав ко мне в Америку в 1996 году, Антонина Николаевна начала писать новую книгу, которая была посвящена ее собственной жизни и карьере. Бабушка была нетипичной женой писателя. У нее своя история, своя интереснейшая жизнь, свой выдающийся талант математика и инженера-конструктора, своя карьера первостроителя Московского Метрополитена. И тем не менее на страницах новых воспоминаний постоянно возникал Бабель. В ее памяти всплывали не записанные до тех пор эпизоды, связанные с их совместной жизнью, с биографией Исаака Эммануиловича, в том числе и «посмертной». Когда книга была практически закончена, возник вопрос, как соединить уже написанное о Бабеле с новыми материалами. Тогда, совместно с Антониной Николаевной, я составил вариант «монтажа» - по нему и построена книга «Я пытаюсь восстановить черты». Вышла она в Москве, в моей редакции, в издательстве АСТ в 2013 году – через три года после смерти бабушки.

Е.К.: Есть ли в биографии Бабеля вещи, которые вы не можете себе объяснить? Например, возвращение из Франции в 1935 году?

А. М-Б.: Необъяснима в биографии Бабеля, пожалуй, только его трагическая гибель. Ведь объяснить ее – значит оправдать, а оправдания такому преступлению быть не может. Бабель жил в сложнейший исторический период: Первая мировая война, революция, Гражданская война, начало Второй мировой. Этим и объясняются перипетии его личной биографии, включая и возвращение в Россию из короткой поездки во Францию в 1935 году. Франция не сулила ему ни завидной творческой судьбы, ни даже личной безопасности, а в России у него к тому времени уже была жена, которую он горячо любил. Но до какой же степени падения должно было дойти государство, страна и ее народ, чтобы по воле одного человека, которому Бабель был лично несимпатичен, обречь на гибель одного из крупнейших писателей эпохи? Этому не может быть ни объяснения, ни оправдания, так как Бабель не представлял никакой опасности для советской власти, и не совершил никакого преступления.

Е.К.: Куда привел вас интерес к Бабелю? Я говорю о литературе – как вы «углублялись» в литературу и историю тех лет (если углублялись)?

А. М-Б.: Я специалист по театру, а не по литературе. Правда, за последнее время я написал несколько статей о деде и выступил с докладами на конференциях, посвященных его творчеству. Но и это было связано с театральной стороной его творческого наследия. Из созвучных Бабелю писателей-современников мне очень симпатичны Николай Эрдман и Юрий Олеша. Так же, как и пьесы Бабеля, драматургия этих двух писателей еще до конца не разгадана, она ждет своих первооткрывателей – режиссеров и актеров. Дело в том, что их новаторство корнями глубоко уходит в классическую театральную традицию. К их пьесам не стоит подходить как к обыкновенным комедиям. Ставить их нужно честно, искренне и серьезно, без комикования; тогда и юмор, и глубина их произведений обнаружатся с новой силой.

Е.К.: Вот фильм «В поисках Бабеля», вы к нему имеете непосредственное отношение, - расскажите историю его появления. И – будет ли у него какая-то прокатная судьба?

А. М-Б.: Фильм был задуман мной вскоре после того, как не стало бабушки. Когда это произошло, мне показалось, что на мои плечи лег тот груз, который она несла долгие годы. Речь идет о сохранении наследия Исаака Эммануиловича и памяти о его удивительной жизни и трагическом конце. Что же касается формы фильма, она связана с той самой попыткой осознания личности Бабеля и моей собственной личности как его внука. От этого фильм получился замешанным как на современности, так и на истории. Ведь путешествие «в поисках Бабеля», которое я веду в рамках фильма, происходит сегодня, бросает свет на нынешние события. Наш фильм – взгляд на Бабеля из современности. Снимался он в течение четырех лет и в четырех странах. Отснято было около 300 часов, которые режиссер Дэвид Новак за полтора года смонтировал в полуторачасовую картину. Фильм прошел по многим фестивалям, завоевав награду на Московском еврейском фестивале. Сейчас фильм вышел в прокат в США. Надеюсь, что со временем его покажут в Европе, в России и, конечно, в Израиле.

Е.К.: Не могу не спросить (хотя понимаю, что вы уже много раз рассказывали об этом) – как вы считаете, есть ли шанс найти рукописи Бабеля, которые были конфискованы НКВД при аресте?

А. М-Б.: Акта о сожжении конфискованных рукописей Бабеля не существует, значит, жива надежда на то, что они сохранились в каких-то секретных архивах, государственных или частных. В НКВД очень хорошо знали, кого арестовывали, пытали и казнили, знали и цену неопубликованном рукописям Бабеля. А если и не знали, то об этом хорошо были осведомлены те, по чьему заказу в НКВД расправились с Бабелем. Собственно, поэтому рукописи Бабеля, по всей вероятности, и не осели в НКВД. В день ареста они были аккуратно запечатанные сургучом в восемь пакетов и отправлены в неизвестном направлении. По всей вероятности, «наверх». Во всяком случае, в архиве НКВД (ныне ФСБ) нет никаких сведений о пункте назначения этой «посылки». Должно быть, был отдан устный приказ о доставке – и на таком уровне, на котором не требуется обычной бумажной отчетности. Почему культурная общественность в России не озабочена организацией серьезных розысков рукописей Бабеля, остается только гадать. Вероятно, им не до этого, у них идет своя борьба за выживание.

Е.К.: Скажите, быть внуком Бабеля – это ответственность?

А. М-Б.: Безусловно, это большая ответственность, и я ее уже давно сознаю. Именно по этой причине я не стал писателем. Представляете, на какие сравнения я напрашивался бы, если бы не смог преодолеть в себе этот соблазн. Но, слава Богу, я человек театра - режиссер, педагог, актер, если и пишу книги и статьи, то только на театральные темы, и обращены они не к широкому читателю, а к специалистам. Это же чувство ответственности заставляет меня, по мере сил, заниматься делом сохранения наследия Исаака Бабеля.

Не бабушка, а Бабель

Ровно год назад умерла великая литературная вдова Антонина Пирожкова. Она родилась за год до того, как ушел из Ясной Поляны Лев Толстой, а умерла, успев проголосовать за первого чернокожего президента Америки. Последней великой вдовой называли ее литературоведы и журналисты.

Она пробыла замужем всего семь лет, а затем еще пятнадцать каждый день ждала мужа из ГУЛАГа, не зная, что он давно расстрелян.И всю оставшуюся долгую-долгую жизнь несла память о нем.Мне кажется, бабушка сама выбрала момент, когда ей уйти. Умирать 11 сентября она не хотела в Америке, как вы знаете, в этот день годовщина траура по башням-близнецам, а 13 сентября оказалось понедельником, слишком пошло. Вдова Бабеля не могла позволить себе такой безвкусицы…

После смерти мужа она прожила еще 70 лет.

Мы сидим на сцене, окруженные кольцом света. На шатких стульях, на фоне кумачовых декораций. И темнота зрительного зала бросает тени на наши лица. Из-за кулис выскакивают какие-то люди с камерами и берут нас в кольцо так неожиданно и резко, вдруг, что я вздрагиваю, теряя нить беседы. «Ведите себя как ни в чем не бывало, наше интервью снимают для документального фильма о Бабеле, его делают сейчас в Америке».

Мой собеседник, респектабельный театральный профессор, с аккуратно вырисованной бородкой и бархатным поставленным голосом, Андрей Малаев — Бабель. Внук.

Американские кинематографисты посещают бабелевские места. Одессу. Львов. Москву. Американцам, чьей гражданкой умерла Antonina Pirojkova, это интересно. На Украине, в Одессе, на углу улиц Ришельевской и Жуковского, напротив дома, где жил Бабель, в сентябре 2011-го, всего несколько дней назад, был открыт первый в мире памятник известному писателю. Деньги на него собирали всем миром. В России о Бабеле почти совсем позабыли. «Я отравлен Россией, скучаю по ней, только о России и думаю», признавался Исаак Бабель. Любовь, увы, оказалась без взаимности. Не тот нынче формат. Его внук-американец заглянул в Москву буквально на один день, в середине июля, чтобы показать здесь для избранной публики свой моно спектакль по произведениям деда.

Спектакль входил в десятку лучших спектаклей сезона в крупных городах США. В 2005 году Всемирный банк представил его на обширной выставке-фестивале «Театр в Восточной Европе и Средней Азии» в Вашингтоне. Премьера в России была представлена в рамках Международной информационной кампании «Красная ленточка», направленной на борьбу с ВИЧ/СПИДом. Иначе деньги вряд ли нашлись бы.

У СПИДа и Бабеля действительно «много общего». Один из критиков написал весьма желчно: «Бабель с одинаковым блеском говорит о звездах и о триппере». Зато он совершенно точно не выносил профессиональной литературной тусовки: «Нужно пойти на собрание писателей, у меня такое чувство, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой… » «Собираюсь купить козу», ответил однажды на вопрос о творческих планах.

Что правда в его биографии, а что строка из коротенького рассказа?

«Дед любил сплетни о себе и, если честно, никогда их не опровергал», объясняет сегодня внук. Он прожил жизнь солдата на румынском фронте, служил в чека, в наркомпросе, отметился в продразверстке и сотрудничал в антисоветской газете «Новая жизнь», воевал в Первой конной, репортерствовал в Петербурге и в Тифлисе и прочее, прочее… Его бросало из стороны в сторону, из крайности в крайность. «Жизнь интересна лишь для тех, кто идет по ней, как по лезвию ножа», объясняет Андрей Бабель. Проститутки, биндюжники, мелкие еврейские торгаши, уголовники и грузчики. Пеклись старушечьи лица, бабьи тряские подбородки, замусоленные груди. Пот, розовый, как пена бешеной собаки, обтекал эти груды разросшегося, сладко воняющего человечьего мяса. Это из «Одесских рассказов»… Революция удовольствие. Удовольствие не любит в доме сирот. А это уже «Конармия». Ах, сколько богатых дураков знал я в Одессе, сколько нищих мудрецов знал я в Одессе! Садитесь же за стол, молодой человек, и пейте вино, которого вам не дадут…

Чем ближе я подбираюсь к возрасту деда, тем сильнее ощущаю свое родство с человеком, которого ни разу не видел, рассуждает Андрей Малаев — Бабель. Сам я никогда не делал карьеру на Бабеле, но на экзамене в театральном по советской литературе вытащил билет по «Конармии»…

Красавица и писатель

Не пара. Я уехал в Америку со своей американской женой, для того чтобы спасти бабушку. Три года затем уговаривал ее переехать к нам. Шла середина девяностых, бабушке самой было тогда уже под девяносто, и ей был поставлен смертельный диагноз. Америка продлила бабушке жизнь на 17 лет. Памятник Исааку Бабелю теперь стоит в Одессе. Памятник Антонине Пирожковой находится в Москве. Это станция метро «Маяковская», войдите в ее фойе, спуститесь по эскалатору вниз и задерите голову вверх. Да повыше. Там, на потолке, на фоне мирного советского неба проносятся самолеты, цветут яблони, пионеры запускают авиамодели в небо, и гипсовая девушка держит в гипсовых руках гипсовое весло.

Первоначально станция планировалась с совершенно плоским потолком. Но бабушка сказала, что так хуже, она мгновенно рассчитала, какие балки лишние, какие нужно выбить, чтобы на потолке расположились аккуратные ниши, которые позже украсила мозаика Дейнеки. Они были «почти» коллегами. Антонина Пирожкова первая в СССР и чуть ли не в мире женщина инженер-метростроевец. И «инженер человеческих душ» Исаак Бабель. Рядом с 25-летней красавицей женой он выглядел особенно неказисто. Намного старше ее, в очках подозрительный тип.

В очерке «Начало» Бабель рассказывал, как, приехав впервые в Петербург, снял комнату в квартире. Поглядев внимательно на нового жильца, хозяин приказал убрать из передней пальто и калоши. Двадцать лет спустя Бабель поселился в парижском предместье Нейи; хозяйка запирала его дверь на ночь на ключ – боялась, что квартирант ее прирежет…

Они познакомились летом 32-го, спустя примерно год после того, как инженер Пирожкова узнала, что есть на свете такой писатель. Ее представили ему как «принцессу Турандот из конструкторского отдела»… За обедом Бабель упрашивал ее выпить водки, говорил, что женщина-строитель обязательно должна уметь пить… А она до этого в рот не брала спиртного. Антонина знала, что в эмиграции во Франции Бабеля ждут первая жена и крошечная дочь Наташа. Он же знал, что никогда отсюда не уедет. Лучше смерть!

Бабушка почувствовала в деде великую доброту и нежность к людям. Хотя доброта Бабеля нередко граничила с катастрофой. Он раздавал всем подряд свои часы, галстуки, рубашки и говорил: «Если я хочу иметь какие-то вещи, то только для того, чтобы их дарить». Иногда он дарил заодно и ее вещи. Возвратясь из Франции, где гостил у первой жены, дед привез бабушке фотоаппарат. А через несколько месяцев один знакомый оператор, уезжая в командировку на Север, пожаловался Бабелю, что у него нет фотоаппарата. Бабель тут же отдал ему бабушкин, который никогда уже к нам не вернулся.

Даря вещи, Бабель каждый раз чувствовал себя виноватым, но не мог остановиться, а Антонина никогда не показывала мужу, что ей жалко раздаренного. Супругой Бабель искренне восхищался. Говорил, что ордена в их семье получает жена. Иногда, рискованно шутя, звонил ей на ответственную работу и представлялся, пугая всех, что звонят из Кремля. После «Конармии» Бабель все чаще писал в стол. Метод соцреализма и светлое завтра с запускающими в небо авиамодели пионерами, без изюминки и надрыва, совершенно его не влекли.

«Главная беда моей жизни отвратительная работоспособность.» Когда начались аресты друзей, долго не мог понять: почему те, кто пятнадцать лет назад делал революцию, признаются на допросах в измене и шпионаже?

«Я не понимаю, — по словам жены, повторял Бабель. — Они же все смелые люди».

Родственники арестованных просили его хлопотать. Он покорно шел к знакомым начальникам, кто со дня на день сам мог стать добычей «черного воронка», разговаривал с ними, бессмысленно и долго, и понурым, чернее тучи, возвращался домой. Помочь он не мог.

Это сейчас легко судить о том, кто прав, кто виноват и что бы мы сами сделали на их месте, продолжает Андрей Бабель. На самом деле, никто и представить себе не способен, что это были за предложенные обстоятельства и как легко и просто ломали в те времена живых людей. Антонина видела, что муж страдает. Но что могла она? Только представить его сердце в разрезе, большое, израненное и кровоточащее. «Хотелось взять его в ладони и поцеловать». Просьбы и звонки не прекращались. Последние силы оставляли Бабеля. Маленькая дочка Лидочка по его просьбе подходила к телефону и взрослым голосом произносила: «Папы нет дома, — как-то решив, что сказано слишком мало, совершенно
по — бабелевски присочинила от себя: — Потому что он ушел гулять в новых калошах».

Жив. Здоров. В лагерях

Его брали совершеннейшие трусы, говорит внук. Чекисты опасались, что Бабель станет сопротивляться, поэтому прикрылись во время ареста молоденькой женой. Они забрали бабушку из дома в пять утра и заставили ехать с ними на дачу, где находился дед. Увидев ее, дед не пытался бежать или драться, дал себя обыскать. Из Переделкина на Лубянку их тоже везли в одной машине. Перестраховывались! Под суровыми взглядами, улыбнувшись Бабелю, Антонина сказала, что будет думать, что он просто уехал в Одессу.

По Москве потом ходили слухи, что Бабель во время ареста отчаянно отстреливался… Наверное, ему бы понравилась эта героическая легенда.

К инженеру же метростроя Антонине Пирожковой у органов претензий так и не возникло. Заступился ли за нее Каганович, чье имя тогда носило московское метро, либо советская власть решила, что в отличие от военачальников, писателей и режиссеров потеря высококлассного технаря может оказаться невосполнимой для обороноспособности страны?

Антонина Пирожкова уцелела, встретив первый день войны в поезде, который шел на Кавказ. Под ее руководством там начиналось строительство столь необходимых для фронта и победы железнодорожных туннелей… В Москву с дочерью она приедет только в 44-м. Все эти годы твердо уверенная в том, что муж вернется… Дед был фаталист. Но история его смерти еще более таинственна и непонятна, чем вся его жизнь, продолжает Андрей Бабель.

На прошения жены о том, где находится Бабель, ей приходил один и тот же ответ: жив, здоров, содержится в лагерях. Хотя обычная отписка на такие заявления умер в таком-то году. К ним являлись в гости бывшие политические, одни говорили, что сидели с Бабелем в одной камере, другие что были с ним на одной пересылке, что ели из одного котелка, эти люди называли бабушке имена их общих знакомых, щеголяли в разговоре «фирменными» бабелевскими словечками, которые он якобы просил передать жене… 47-й год. 48-й. 50-й… «Жив. Здоров. Содержится в лагерях».

Призрак Бабеля витал над Москвой. Будто бы выбирал свою смерть, примеривался к ней, еще неведомой и неосязаемой, и оценивал ее разные варианты с точки зрения литературного вкуса. То кто-то поведал, что Бабель умер от разрыва сердца на каком-то черном диване, то, что он пошел гулять во дворе лагеря и мирно скончался, сидя на лавочке под деревом… Эти размножающиеся с невероятной скоростью версии были еще более нелепы, чем официальные ответы. Послушав их, ничего не оставалось, кроме как верить в то, что Бабель жив. И каждый день пятнадцать лет после его ареста в любую минуту бабушка ждала звонка в дверь. Лишь в 54-м ей официально сообщили, что ждать больше нечего… Дед не вернется. Он был расстрелян почти сразу же после своего ареста, в 40-м году, ему было всего 46…

Андрей Малаев — Бабель переводит дух. Это роман можно растянуть до бесконечности, а Бабель писал очень короткие и яркие рассказы, разве могла его собственная судьба оказаться иной? Кому понадобилось столько лет вводить Антонину в заблуждение слухами о том, что муж «содержится в лагерях»? Кто подсылал к ней якобы «однолагерников» Бабеля? Какова была цель и смысл поддерживать столько лет в молодой женщине тлеющую надежду на встречу? Этого, наверное, никто и никогда не узнает. Андрей говорит, что всегда хотел прочитать «дело Бабеля». Он знал, что дед сидел в пыточной тюрьме, где практиковалось 52 способа изощренных истязаний над человеческим организмом. «Чем талантливее и знаменитее был заключенный, тем сильнее над ним издевались».

Я пытался влезть в шкуру деда, почувствовать то, что тот сам чувствовал в свои последние часы. Я приезжал в Донской крематорий и стоял на месте, где располагались печи, в которых сжигали тела убиенных… В перестройку в «Огоньке», наконец, напечатали отрывки из «дела Бабеля». Андрей журнал бабушке не показал. Та нашла его сама. Прочитала от корки до корки. В протоколе заседания Верховного суда СССР Бабелю перед оглашением смертного приговора дали последнее слово. Он попросил разрешить ему дописать последний рассказ.

Последняя великая вдова Антонина Пирожкова прожила невероятно долгую по меркам страшного ХХ века жизнь 101 год. В далекой солнечной Флориде, на берегу океана, за тысячи километров от ветреной и жестокой Москвы. Оставшееся ей время 70 лет после гибели Бабеля она посвятила увековечению памяти мужа. Антонина Николаевна лично подготовила к изданию несколько книг о нем, написала и отредактировала воспоминания. В США на английском языке была издана книга ее мемуаров By His Side («Годы, прошедшие рядом»). Замуж второй раз она, общепризнанная красавица, так и не вышла.

Вся их семья была весьма удивлена тем, когда в прошлом году в украинских СМИ прошла информация, что вдова Бабеля собирается сама приехать в Одессу и перерезать праздничную ленточку на первом в мире памятнике писателю… На самом деле Антонина Николаевна действительно надеялась дожить до его открытия, ведь средства на этот монумент собирали одесситы всего мира. Вдова писателя делала все возможное, чтобы это событие произошло как можно скорее. Но то деньги на постамент потеряются, то еще какие-то организационные сложности… Бабушка угасала буквально у нас на глазах. Сознание покидало ее, потом возвращалось. За неделю до смерти, когда мой сын Коля, ее правнук, вошел в комнату, она вдруг пришла в себя, улыбнулась и наговорила ему столько всего хорошего… до сих пор не может прийти в себя Андрей Малаев — Бабель.

Бабушка умерла год назад в воскресенье, 12 сентября 2010 года, как и подгадала, не 11-го и не 13-го вкус не изменил ей, а потом мы точно высчитали, что в тот самый час, когда ее сердце остановилось, на другом конце мира, в Москве, знаменитый скульптор Франгулян замесил глину для памятника моему деду… — Это любовь, сударь… Она любила его… Старухи сбились вместе и бормотали все разом. Оспенный пламень зажег их щеки, глаза вышли из орбит. — Любовь, — наступая на меня, повторила мадам Трюффо, — это великое дело, любовь… Исаак Бабель «Одесские рассказы».