Посещение Н.С. Хрущевым выставки художников-авангардистов в Манеже. "Хрущев кричал как резаный": почему генсек громил выставку в Манеже Выставка художников хрущев
Москва, 2 дек — РИА Новости, Анна Кочарова . Пятьдесят пять лет назад, 5 декабря 1962 года, состоялась выставка в Манеже, которую посетил глава государства Никита Хрущев. Итогом стали не только прозвучавшие оскорбления, но и то, что вся эта история разделила художественную жизнь в СССР на "до" и "после".
"До", так или иначе, существовало современное искусство. Оно не было официальным, но и не было запрещенным. А вот уже "после" неугодные художники стали подвергаться преследованиям. Одни ушли работать в область дизайна и книжной графики — им просто нужно было хотя бы как-то зарабатывать. Другие стали "тунеядцами", как их определяла тогда официальная система: не будучи членами творческих союзов, эти люди не могли заниматься свободным творчеством. Над каждым нависал дамоклов меч — вполне реальный судебный срок.
Выставку в Манеже, вернее, ту ее часть, где выставлялись авангардисты, монтировали впопыхах — прямо ночью, накануне открытия 1 декабря. Предложение поучаствовать в официальной экспозиции, приуроченной к 30-летию МОСХа, поступило художнику Элию Белютину неожиданно.
Незадолго до Манежа он выставил работы своих учеников в зале на Таганке. Под его руководством работала полуофициальная студия, которую теперь уже принято называть "белютинской", а ее членов — "белютинцами". Его ученики позже писали, что учеба и занятия у Белютина были "окном в мир современного искусства".
Выставку проводили по итогам летних пленэров, в ней также участвовал и Эрнст Неизвестный, формально не входивший в этот круг, но впоследствии ставший главным фигурантом скандала в Манеже. Неизвестного, а также Владимира Янкилевского, Юло Соостера и Юрия Соболева Белютин пригласил для придания выставке большей весомости.
Эта история с Хрущевым со временем обросла легендами, у многих участников появились свои версии случившегося. Это объяснимо: все происходило настолько стремительно, что времени осмыслить и запомнить детали просто не было.
Считается, что выставку на Таганке посетили иностранные журналисты, которые с удивлением открыли для себя, что авангард в СССР существует и развивается. Якобы сразу же появились фотографии и статьи в западной прессе, даже был снят небольшой фильм. Это вроде бы дошло до Хрущева — и вот на высшем уровне было решено пригласить авангардистов в Манеж.
Есть и другая версия такого поспешного приглашения. Якобы авангардисты в Манеже нужны были академикам для того, чтобы показать главе государства и, что называется, заклеймить неугодное искусство. То есть приглашение в Манеж было провокацией, которую художники просто не распознали.
Так или иначе, Белютину позвонил секретарь ЦК Леонид Ильичев. Будучи сам страстным коллекционером искусства, причем не всегда официального, он уговаривал его показать работы своих студийцев. Белютин вроде бы отказывался. Но потом, чуть ли не ночью, в студию приехали сотрудники ЦК, запаковали работы и увезли их в выставочный зал. Ночью же делали развеску — авангардистам отвели три небольших зала на втором этаже Манежа. Делали все быстро, некоторые работы так и не успели повесить. И, что показательно, полного и точного списка работ, которые тогда были выставлены, так и нет.
Хрущева художники ждали с нетерпением. Леонид Рабичев, участник печально известной выставки, вспоминал, что кто-то даже предложил поставить в середину одного из залов кресло: предположили, что Никиту Сергеевича посадят в центре, а художники будут рассказывать ему о своих работах.
Сначала Хрущева и его свиту повели в залы, где висели картины признанных классиков, в том числе Грекова и Дейнеки. По воспоминаниям очевидцев, "слом" произошел на работах Фалька, которые генсеку были непонятны, а значит, и не нравились. Дальше ситуация стала нарастать, как снежный ком.
Эрнст Неизвестный потом говорил, что, ожидая генсека на третьем этаже, он и его коллеги уже слышали "вопли главы государства". Владимир Янкилевский позже писал о том, что, когда Хрущев стал подниматься по лестнице, то все художники начали "вежливо аплодировать, на что Хрущев грубо нас оборвал: "Хватит хлопать, идите, показывайте вашу мазню!"
Под горячую руку попал Эрнст Неизвестный. "Хрущев со всей мощью обрушился на меня", — вспоминал позже скульптор. — Он кричал как резаный, что я проедаю народные деньги". Не понравились генсеку и работы художника Бориса Жутовского, раздражение вызвало полотно Леонида Рабичева.
"Арестовать их! Уничтожить! Расстрелять!" — цитировал Рабичев слова Хрущева. "Происходило то, что невозможно описать словами", — резюмировал художник.
Все присутствовавшие, по свидетельствам очевидцев, находились в состоянии шока. Даже выйдя из Манежа, никто не уходил — все стояли и ждали немедленных арестов. В состоянии страха жили и последующие дни, однако арестов не было, формально никаких репрессивных мер не применяли. Это, как считают многие, и было главным достижением и завоеванием хрущевского правления.
Несколько лет спустя художник Жутовский посещал Хрущева у того на даче — бывший генсек был уже отстранен от власти и вел спокойный и размеренный образ жизни. Жутовский говорил, что Хрущев вроде бы даже извинился и сказал, что "его накрутили". А Эрнст Неизвестный позже сделал знаменитый черно-белый надгробный памятник Хрущеву. Данный факт сам скульптор называл самым невероятным итогом этого скандала.
ЗИГЗАГИ КУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИКИ ХРУЩЁВА
Партийное руководство предприняло ряд шагов, направленных на отмену отдельных решений, принятых во второй половине 40-х гг. и касавшихся отечественной культуры. Так, 28 мая 1958 г. ЦК КПСС утвердил постановление "Об исправлении ошибок в оценке опер "Великая дружба", "Богдан Хмельницкий" и "От всего сердца"". В документе отмечалось, что талантливые композиторы Д. Шостакович, С. Прокофьев, А. Хачатурян, В. Шебалин, Г. Попов, Н. Мясковский и другие были огульно названы представителями "антинародного формалистического направления". Оценка редакционных статей газеты "Правда", направленных в свое время на критику указанных композиторов, была признана неправильной.
Одновременно с исправлением ошибок прошлых лет в это время развернулась настоящая кампания травли известного писателя Б. Л. Пастернака. В 1955 г. он закончил большой роман "Доктор Живаго". Год спустя роман был передан для публикации в журналы "Новый мир", "Знамя", в альманах "Литературная Москва", а также в Гослитиздат. Однако издание произведения откладывалось под бла-говидными предлогами. В 1956 г. роман Пастернака оказался в Италии и вскоре был там опубликован. Затем последовало его издание в Голландни и ряде других стран. В 1958 г. автору романа "Доктор Жи-ваго" была присвоена Нобелевская премия в области литературы.
Ситуация, в которой оказался Пастернак, была, по его словам, "трагически трудной". Он был вынужден отказаться от Нобелевской премии. 31 октября 1958 г. Пастернак направил письмо на имя Хрущева, в котором говорил о своей связи с Россией, подчеркивая невозможность для себя пребывание вне страны. 2 ноября записка писателя была опубликована в "Правде". Там же помещалось заявление ТАСС. В нем указывалось, что "в случае, если Б. Л. Пастернак пожелает совсем выехать из Советского Союза, общественный строй и народ которого он оклеветал в своем антисоветском сочинении "Доктор Живаго", то официальные органы не будут чинить ему в этом никаких препятствий. Ему будет предоставлена возможность выехать за пределы Советского Союза и лично испытать все "прелести капиталистического рая"". К этому времени роман был опубликован за рубежом уже на 18 языках. Пастернак предпочел остаться в стране и не выезжать за ее пределы даже на короткое время. Полтора года спустя, в мае 1960 г., он умер от рака легких. "Дело Пастернака" показало, таким образом, пределы десталинизации. От интеллигенции требовалось приспособиться к существующим порядкам и служить им. Те, кто не смог "перестроиться", в конце концов были вынуждены покинуть страну. Эта участь не обошла стороной будущего Нобелевского лауреата поэта И. Бродского, который начал писать стихи в 1958 г., но вскоре попал в немилость за свои независимые взгляды на искусство и эмигрировал.
Несмотря на жесткие рамки, в которых авторам было позволено творить, в начале 60-х гг. в стране было опубликовано несколько ярких произведений, вызвавших уже тогда неоднозначную оценку. Среди них - повесть А. И. Солженицына "Один день Ивана Денисовича". Произведение было задумано автором зимой 1950/1951 г. во время нахождения на общих работах в Экибастузском Особом лагере. Решение о публикации рассказа, повествующего о жизни заключенных, было принято на заседании Президиума ЦК КПСС в октябре 1962 г. под личным давлением Хрущева. В конце того же года он был напечатан в "Новом мире", а затем в издательстве "Советский писатель" и в "Роман-газете". Десять лет спустя все эти издания будут уничтожены в библиотеках по тайной инструкции.
В конце 50-х гг. в Советском Союзе обозначились зачатки явления, которое спустя несколько лет превратится в диссидентство. В 1960 г. поэт А. Гинзбург выступил основателем первого "самиздатовского" журнала под названием "Синтаксис", в котором начал печатать ранее запрещенные произведения Б. Окуджавы, В. Шаламова, Б. Ахмадуллиной, В. Некрасова. За агитацию, направленную на подрыв советской системы, Гинзбург был приговорен к тюремному заключению.
"Культурная революция" Хрущева имела, таким образом, несколько граней: от публикации произведений бывших заключенных и назначения в 1960 г. министром культуры казавшейся весьма либеральной Е. А. Фурцевой до погромных выступлений самого первого секретаря ЦК. Показательной в этом отношении стала встреча руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства, состоявшаяся 8 марта 1963 г. В ходе обсуждения вопросов художественного мастерства Хрущев позволил себе грубые и непрофессиональные высказывания, многие из которых были просто оскорбительны для творческих работников. Так, характеризуя автопортрет работы художника Б. Жутовского, лидер партии и глава правительства прямо заявлял, что его произведение - "мерзость", "жуть", "грязная мазня", на которую "противно смотреть". Работы скульптора Э. Неизвестного были названы Хрущевым "тошнотворной стряпней". Авторы фильма "Застава Ильича" (М. Хуциев, Г. Шпаликов) обвинялись в том, что они изобразили "не борцов и не преобразователей мира", а "бездельников", "полуразложившихся типов", "тунеядцев", "выродков" и "подонков". Своими непродуманными заявлениями Хрущев лишь отталкивал от себя значительную часть общества и лишал себя того кредита доверия, который был им получен на XX съезде партии.
И.С. Ратьковский, М.В. Ходяков. История Советской России
“НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ”
1 декабря 1962 года в московском Манеже должна была открыться выставка, посвященная 30-летию Московского отделения Союза художников СССР (МОСХ). Часть работ выставки была представлена экспозицией "Новая реальность" – движением художников, организованным в конце 1940-х годов живописцем Элием Белютиным, продолжающим традиции русского авангарда начала XX века. Белютин учился у Аристарха Лентулова, Павла Кузнецова и Льва Бруни.
В основе искусства "Новой реальности" лежала "теория контактности" – стремление человека через искусство восстановить чувство внутреннего равновесия, нарушенного воздействием окружающего мира с помощью умения обобщать натурные формы, сохраняя их в абстракции. В начале 1960-х годов студия объединяла около 600 "белютинцев".
В ноябре 1962 года была организована первая выставка студии на Большой Коммунистической улице. В выставке участвовали 63 художника "Новой реальности" вместе с Эрнстом Неизвестным. На ее открытие удалось специально приехать из Варшавы руководителю Союза польских художников профессору Раймонду Земскому и группе критиков. Минкульт дал разрешение на присутствие иностранных корреспондентов, а на следующий день – на проведение пресс-конференции. Телесюжет о вернисаже прошел по Евровидению. По окончании пресс-конференции художникам без объяснений было предложено разобрать их работы по домам.
30 ноября к профессору Элию Белютину обратился заведующий Отделом культуры ЦК Дмитрий Поликарпов и от лица только что созданной Идеологической комиссии попросил восстановить Таганскую выставку в полном составе в специально подготовленном помещении на втором этаже Манежа.
Сделанная за ночь экспозиция получила одобрение Фурцевой вместе с самыми любезными напутственными словами, работы были взяты на квартирах авторов сотрудниками Манежа и доставлены транспортом Минкульта.
Утром 1 декабря на пороге Манежа появился Хрущев. Поначалу Хрущев начал довольно спокойно рассматривать экспозицию. За долгие годы пребывания у власти он привык посещать выставки, привык к тому, как по единожды отработанной схеме располагались работы. На этот раз экспозиция была иной. Речь шла об истории московской живописи, и среди старых картин были те самые, которые Хрущев сам запрещал еще в 1930-х годах. Он мог бы и не обратить на них никакого внимания, если бы секретарь Союза советских художников Владимир Серов, известный сериями картин о Ленине, не стал говорить о полотнах Роберта Фалька, Владимира Татлина, Александра Древина, называя их мазней, за которую музеи платят огромные деньги трудящихся. При этом Серов оперировал астрономическими ценами по старому курсу (недавно прошла денежная реформа).
Хрущев начал терять контроль над собой. Присутствующий на выставке член Политбюро ЦК КПСС по идеологическим вопросам Михаил Суслов тут же начал развивать тему мазни, "уродов, которых нарочно рисуют художники", того, что нужно и что не нужно советскому народу.
Хрущев три раза обошел большой зал, где были представлены работы 60 художников группы "Новая реальность". Он то стремительно двигался от одной картины к другой, то возвращался назад. Он задержался на портрете девушки Алексея Россаля: "Что это? Почему нет одного глаза? Это же морфинистка какая-то!"
Далее Хрущев стремительно направился к большой композиции Люциана Грибкова "1917 год". "Что это за безобразие, что за уроды? Где автор?". "Как вы могли так представить революцию? Что это за вещь? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше рисует". Он ругался почти у всех картин, тыкая пальцем и произнося уже привычный, бесконечно повторявшийся набор ругательств.
На следующий день, 2 декабря 1962 года, сразу по выходе газеты "Правда" с обличительным правительственным коммюнике, толпы москвичей бросились в Манеж, чтобы увидеть повод "высочайшей ярости", но не нашли и следа экспозиции, располагавшейся на втором этаже. Из экспозиции первого этажа были убраны обруганные Хрущевым картины Фалька, Древина, Татлина и других.
Сам Хрущев не был доволен своими действиями. Рукопожатие примирения состоялось в Кремле 31 декабря 1963 года, куда Элий Белютин был приглашен на встречу Нового года. Состоялся короткий разговор художника с Хрущевым, который пожелал ему и "его товарищам" успешной работы на будущее и "более понятной" живописи.
В 1964 году "Новая реальность" стала работать в Абрамцеве, через которое прошло около 600 художников, в том числе из исконных художественных центров России: Палеха, Холуя, Гусь-Хрустального, Дулева, Дмитрова, Сергиева Посада, Егорьевска.
"Запрет на Белютина" просуществовал почти 30 лет – до декабря 1990-го, когда после соответствующих извинений правительства в партийной печати открылась грандиозная выставка "белютинцев", занявшая весь Манеж (400 участников, более 1 тысячи произведений). До конца 1990 года Белютин оставался "невыездным", хотя за рубежом все годы шли, сменяя одна другую, его персональные выставки.
“МЫ” И “ОНИ”
Посещение Хрущевым со своей свитой выставки в Манеже стало контрапунктом «фуги», которую играла советская жизнь. Четыре голоса умело соединила в кульминации Академия художеств СССР. Вот эти четыре голоса. Первый – общая атмосфера советской жизни, «оттепельный» процесс политической десталинизации, который начался после ХХ съезда КПСС, обострив борьбу за власть и влияние между наследниками и молодой генерацией во всех слоях советского общества.
Второй – это официальная художественная жизнь, полностью контролируемая Министерством культуры СССР и Академией художеств – оплотом социалистического реализма и главным потребителем бюджетных денег, выделенных на изобразительное искусство. Третий голос – новые тенденции в среде молодых членов Союза художников и их растущее влияние в борьбе за власть в инфраструктуре Академии. Молодое поколение под влиянием изменившегося морального климата стало искать пути для изображения «правды жизни» (потом это течение стали называть «суровым стилем»). Находясь внутри официальной структуры советского искусства и будучи встроенными в ее иерархию, молодые художники уже занимали посты в различных комиссиях и выставкомах, привыкая к системе государственного обеспечения. В них-то, как в своих правопреемниках, академики и видели угрозу своей слабеющей власти.
И, наконец, четвертый голос «фуги» – независимые и неангажированные молодые художники, которые зарабатывали на жизнь кто как мог и делали искусство, которое они не могли ни официально показать, ни официально продать. Они даже не могли купить краски и материалы для работы, так как их продавали только по членским билетам Союза художников. По существу эти художники были негласно объявлены «вне закона» и были самой гонимой и бесправной частью художественной среды. Апологеты «сурового стиля» были настроены по отношению к ним (то есть к нам) сверхкритично. Характерно гневное и возмущенное негодование «суровостильца» Павла Никонова, выраженное им в своем выступлении на Идеологическом совещании в ЦК КПСС в конце декабря 1962-го (после выставки в Манеже) по отношению к «этим стилягам»: «Меня не столько удивил тот факт, что, например, вместе с «белютинцами» в одной комнате были выставлены работы Васнецова и Андронова. Меня удивило, что и мои работы там же. Не для этого мы ездили в Сибирь. Не для этого я вместе с геологами ходил в отряде, не для этого нанимался туда рабочим…»
Тенденция, несмотря на безграмотность стиля и полную кашу в голове, очевидна: мы («суровый стиль») – хорошие настоящие советские художники, а они… – нехорошие, фальшивые и антисоветские. И, пожалуйста, дорогая Идеологическая комиссия, не путайте нас с ними. Бить надо «их», а не «нас».
Кого бить и за что? Мне, например, в 62-м было 24 года, я только что окончил Московский полиграфический институт. У меня не было мастерской, я снимал комнату в коммунальной квартире. Денег на материалы тоже не было, и по ночам я воровал во дворе упаковочные ящики из мебельного магазина, чтобы делать из них подрамники. Днем работал для себя, а ночью делал книжные обложки, чтобы немного заработать.
28 сентября 1953 года первым секретарём ЦК КПСС был избран Никита Хрущёв. Инициатор оттепели, Никита Сергеевич был и наиболее ярым критиканом современного ему искусства. Лайф вспоминает, какие выставки и как громила советская власть, начиная с унижений в 1962-м и заканчивая бульдозерами в 1974-м.
Культурный шок
В декабре 1962 года глава СССР Никита Хрущёв при соприкосновении с современным искусством оскорбился в лучших чувствах и излил гнев доступными ему способами - обложив художников благим матом и смачно плюнув в картину Леонида Мечникова, при взгляде на которую его терпение, по всей видимости, лопнуло.
Выставка 1962 года в московском Манеже - первая экспозиция советских художников-авангардистов, точнее абстракционистов, которую проводила студия "Новая реальность" во главе с Элием Белютиным. "Новая реальность" - уникальное в своём роде советское явление, которое смогло воплотиться только благодаря так называемой оттепели. Повод для выставки был выбран вполне приличный - 30-летие московского отделения Союза художников СССР. Но Хрущёв оказался неподготовленным к восприятию абстрактного искусства.
Это педерастия! Почему педерастам - 10 лет, а этим орден должен быть? <...> Вызывает ли это какое-нибудь чувство? Хочется плюнуть! Вот эти чувства вызывает
Кстати, ту картину, в которую плюнул Хрущёв, Леонид Мечников впоследствии холил и лелеял -обвёл место плевка, водил публику смотреть. Она же и стала гвоздём реконструкции выставки "Новой реальности" в 2012 году в том же Манеже.
Из художников в живых остались немногие - один из них, Павел Никонов, получил мировую известность, стал народным художником РФ. Как и недавно покинувший мир скульптор Эрнст Неизвестный, которому достался пусть не плевок от Хрущёва, но почётный разнос за его "фабрику уродов". По иронии судьбы именно Неизвестный делал памятник Хрущёву на его могилу на Новодевичьем кладбище.
Ещё одну выставку "Новой реальности", но уже не в Манеже, а в Музее современного искусства ММОМА, откроют 19 октября 2016 года. Там будет несколько картин с той разгромной экспозиции, однако, как говорит главный коллекционер работ этого течения и руководитель Фонда русского абстрактного искусства Ольга Ускова, их задача - рассказать о художественном явлении, а не делать реконструкцию выставки 1962 года, в которой плевок Хрущёва был не таким уж значительным событием.
Двадцатка стойких авангардистов и самые короткие выставки
В том же 1962 году Хрущёв сказал:
Мы оцениваем, что положение (в искусстве. - Прим. Лайфа ) у нас хорошее. Но много и мусора. Надо чистить.
И начали чистить. Впрочем, по мнению исследователей авангардного течения тех лет, если бы весь партаппарат считал, что эти картины так плохи и вредны, они были бы уничтожены, а их авторы посажены. Тем не менее ни один из разгромленных художников не лишился свободы, приказ Хрущёва исключить их из КПСС реализовать не удалось, поскольку в партии из них никто не состоял. Кое-как они могли продолжить свою работу и даже преподавать (тот же руководитель "Новой реальности" Элий Белютин), а их произведения даже периодически возили на международные выставки от СССР.
В конце 1960-х, уже при Брежневе, в Москве начала формироваться так называемая двадцатка художников, главным из которых стал предводитель отечественного нонконформизма Оскар Рабин.
22 января 1967 года вместе с лианозовцами (группа художников) и коллекционером Александром Глезером он организовывает первую из самых коротких в их истории выставок в ДК "Дружба". Через два часа с момента открытия пришли сотрудники КГБ и велели закрыть безобразие.
В те же месяцы художники предприняли попытки ещё ряда выставок, и одна получилась короче другой - выставка Эдуарда Зюзина в кафе "Аэлита" продержалась три часа, выставка в институте международных отношений - сорок пять минут, а Олега Целкова в Доме архитекторов - пятнадцать минут.
Бульдозерная выставка
Осенью 1974 года случилось ещё одно знаковое событие в среде неформального искусства. На окраине советской столицы, в Битцевском парке, тот же Рабин с уже сформировавшейся "двадцаткой" решается провести выставку на открытом воздухе - этакий вернисаж. На него съехались журналисты зарубежных информагентств, дипломаты, а также ещё одна группа живописцев, которая приехала поддержать коллег. Недалеко от перекрёстка художники развесили свои картины на импровизированных стойках.
Размах экспозиции был небольшой - несколько десятков работ и участников, однако реакция властей не заставила себя ждать. Примерно через полчаса после начала выставки к месту её проведения подогнали бульдозеры и самосвалы, а также прибыло около сотни милиционеров в штатском, которые начали давить и ломать картины, избивать и арестовывать художников, зрителей и иностранных журналистов.
Событие вызвало резонанс на мировом уровне. После публикаций в зарубежных СМИ власти решили реабилитироваться, позволив художникам "двадцатки" провести такую же выставку в Измайлове через две недели. Продлилась она, однако, не намного дольше - около четырёх часов, да и работы были не того уровня (уничтоженные и конфискованные произведения с первого вернисажа было не вернуть). Но впоследствии эти четыре часа в Измайлове художники вспоминали как "полдня свободы".
Авангардисты и хиппи в "Пчеловодстве"
И всё-таки лёд тронулся именно тогда. Спустя год, в сентябре 1975 года, в павильоне ВДНХ "Пчеловодство" состоялась первая по-настоящему свободная (потому что разрешённая) выставка авангардного искусства. Она так и вошла в историю как "выставка в "Пчеловодстве". Её организовали художники Владимир Немухин, Дмитрий Плавинский, а куратором выступил Эдуард Дробицкий. Кроме "двадцатки" в "Пчеловодстве" выставились Пётр Беленок, Николай Вечмотов, Анатолий Зверев, Вячеслав Калинин и другие.
Несколько сотен работ, от картин до хипповых перформансов, сумели выставить на экспозиции, которая проработала всего неделю, но открыла дверь новому советскому искусству.
Нынешний сектовед, а тогда - 18-летний хиппи Александр Дворкин, в своей книге воспоминаний "Учителя и уроки" так вспоминает об этой выставке:
Чтобы полюбоваться "почти запретными" работами поклонников абстракционизма, сюрреализма и прочего нонконформизма, народ выстроился в километровую очередь, вдоль которой угрюмо разъезжала конная милиция. Всего под сводами павильона были представлены 522 работы. Группа "Волосы", конечно, тоже в стороне не осталась - изготовленный ей "Хипповый флаг" размером полтора на два с лишним метра привлекал всеобщее внимание. В коллективных авторах лаконично значились Лайми, Манго, Офелия, Шаман, Шмель, Чикаго. Не будем раскрывать тайну полностью, но среди этих псевдонимов был и тот, который носил имя Александр Дворкин.
Организованная свобода
После оглушительного успеха выставки в "Пчеловодстве" власти разрешили "двадцатке" иметь своё помещение и выставочную площадку. Осенью 1976 года в только что открывшемся помещении горкома графиков на Малой Грузинской улице открыли выставку восьми корифеев движения - Отари Кандаурова, Дмитрия Плавинского, Оскара Рабина, Владимира Немухина, Дмитрия Плавинского, Николая Вечтомова, Александра Харитонова и Владимира Калинина. С тех пор "двадцатка" осела в горкоме графиков и пробыла там вплоть до своей последней выставки в 1991 году.
Нелицеприятные эпитеты, которыми Хрущев наградил участников выставки, разошлись позже по журнальным статьям и мемуарам сродни "кузькиной матери", которой глава государства грозил всему миру с международной трибуны.
Вокруг все тряслись от страха. А Хрущев, успокоившись, на прощание протянул мне руку: "Мне такие люди нравятся. В вас сидят ангел и дьявол. Имейте в виду, если победит дьявол, мы вас уничтожим!"
Эрнст Неизвестный
скульптор, участник выставки в Манеже
Одни скажут, что таков был характер этого противоречивого человека, другие утверждают, что перед встречей с художниками лидера "накрутили". Третьи считают, что само приглашение авангардистов поучаствовать в этой выставке было продуманной провокацией. Но, так или иначе, это событие стало поворотным моментом в истории отечественной художественной школы второй половины ХХ века. Возможно, именно тем моментом, когда интеллигенция, приветствовавшая оттепель, поняла: послаблений не будет.
Со временем скандальная история обросла разными легендами. Участники и свидетели этой встречи противоречат друг другу в том, кто из присутствовавших где стоял или что отвечал разбушевавшемуся генсеку. Но в этой истории были, конечно, люди, которые пытались ответить главе государства.
Скульптор Эрнст Неизвестный
Сам того не желая, Неизвестный стал центральной фигурой этого исторического скандала. К студии Элия Билютина, которая составляла костяк экспозиции, Неизвестный присоединился временно - сначала для небольшой экспозиции на Таганке, а потом уже и в Манеже.
Хрущев на меня всегда производил впечатление живого человека... Заблуждающимся, безграмотным, хитрым, весь набор. Но живой, который мог поменять мнение, который мог среагировать на что-то
Борис Жутовский
Кстати, помимо "белютинцев", которых, по мнению искусствоведов, нельзя назвать мастерами первого ряда, свои работы выставили такие выдающиеся художники, как Владимир Янкилевский и Юрий Соболев.
Эрнст Неизвестный был старше других участников, к тому же воевал. Так сложилось, что впоследствии для многих он стал именно тем скульптором, которого обзывал Хрущев. Сам Неизвестный, кстати, не любил вспоминать о скандале. Но все же в разных интервью иногда говорил об этом событии. "Нас, художников, построили в ряд на верхней площадке перед лестницей. Но даже там были слышны вопли Никиты Сергеевича, вошедшего со свитой в здание. Когда он поравнялся с нами и спросил, кто главный, Ильичев почему-то указал в мою сторону. И Хрущев со всей мощью обрушился на меня", - вспоминал позже скульптор.
По словам Неизвестного, когда Хрущев подошел к его работам, начался "настоящий шабаш": "Хрущев кричал как резаный, что я проедаю народные деньги". Неизвестный пытался объяснить генсеку, что тот не профессионал и в искусстве не разбирается. "Вокруг все тряслись от страха, - вспоминает скульптор. - А Хрущев, успокоившись, на прощание протянул мне руку: "Мне такие люди нравятся. В вас сидят ангел и дьявол. Имейте в виду, если победит дьявол, мы вас уничтожим!" Самым парадоксальным и невероятным итогом этого скандала стало, наверное, то, что именно Эрнст Неизвестный потом поставил на могиле Хрущева знаменитый черно-белый памятник.
Художник Борис Жутовский
Еще одним художником, который подвергся резкой критике главы государства, стал Борис Жутовский - Хрущев требовал отправить того на лесозаготовки. Позже, в эфире "Эха Москвы", он вспоминал о главе государства: "Он на меня всегда производил впечатление живого человека. По отношению ко всем остальным людям, с которыми мне приходилось когда-либо сталкиваться из руководства страны, он казался мне живым человеком. Заблуждающимся, безграмотным, хитрым, весь набор. Но живой, который мог поменять мнение, который мог среагировать на что-то".
Жутовский рассказывал, что общался с Хрущевым, когда тот уже жил после отставки на своей даче. И якобы бывший генсек перед ним извинился, сказав: "Ты на меня не сердись, зла-то не держи. Я ведь как попал в Манеж, не помню. Кто-то меня туда завез. Я ж не должен был туда ехать. Я же глава партии. А кто-то меня завез. И ходим мы внизу, и вдруг кто-то из больших художников говорит мне: "Сталина на них нет". Я на него так разозлился! А стал кричать на вас. А потом люди этим и воспользовались".
Художник Леонид Рабичев
По воспоминаниям участника выставки Леонида Рабичева, генсек в окружении сопровождающих появился в Манеже около половины десятого утра. Сначала глава государства пошел смотреть работы монументалистов, в том числе Грекова, Дейнеки. Потом Хрущев попал в залы Фалька и Штеренберга, где, по свидетельствам очевидцев, ему уже не понравилось. Позже он направился в залы "белютинцев".
Рабичев пишет, что художники, которые с волнением ждали Хрущева, решили установить в центре зала кресло - они предположили, что глава государства захочет общаться: "Он будет слушать, а мы по очереди будем рассказывать ему, что и как мы делали", - цитирует кого-то из участников Рабичев. Он признается, что, как и другие художники, очень нервничал. И когда генсек поднимался по лестнице, все начали аплодировать.
Однако, обращаясь к участникам, Хрущев вроде бы произнес: "Так вот вы и есть те самые, которые мазню делают, ну что же, я сейчас посмотрю вашу мазню".
Я внимательно следил за мимикой лица Никиты Сергеевича - оно было подобно то лицу ребенка, то мужика-простолюдина. Видно было, что он мучительно хотел понять, что это за картины, что за люди перед ним, как бы ему не попасть впросак, не стать жертвой их обмана
Леонид Рабичев
художник, участник выставки в Манеже
Тринадцать художников стояли у своих картин и выслушивали обзывательства главы государства. Рабичев вспоминает, что одновременно начали кричать и сопровождавшие его члены правительства. Раздавались возгласы «Арестовать их! Уничтожить! Расстрелять!». Рядом с Рабичевым стоял Суслов, который поднял кулаки и кричал "Задушить их!". "Происходило то, что невозможно описать словами", - вспоминает художник.
Руководитель студии Элий Белютин и партиец Леонид Ильичев
Предложение поучаствовать в выставке "ХХХ лет МОСХА" поступило Элию Белютину и его ученикам довольно неожиданно. Незадолго до Манежа они организовали свою небольшую выставку на Таганке, к которой примкнули и другие авторы, формально не входившие в этот круг.
Резонанс оказался бо льшим, чем "белютинцы" ожидали, - экспозицию посетили иностранные журналисты, и в западной прессе тут же появились статьи о советских художниках-авангардистах, которые ломают все каноны. Буквально через несколько дней один из высокопоставленных партийных функционеров - секретарь ЦК Леонид Ильичев предложил Белютину выставить эти работы в Манеже.
Ильичев, кстати, был большим ценителем искусства. Сын Хрущева Сергей Никитич позже вспоминал , что на стенах квартиры Ильичева "висели полотна не только в стиле соцреализма, но и картины, исполненные в куда более свободной манере, вплоть до откровенных абстракций".
Так вот именно благодаря Ильичеву, его личной настойчивости, работы учеников Билютина появились в Манеже. После личного звонка Ильичева Белютину из ЦК приехали сотрудники, которые запаковали и отвезли работы в Манеж - там картины заняли несколько залов на верхнем этаже выставочного пространства.
Москва, 2 дек — РИА Новости, Анна Кочарова . Пятьдесят пять лет назад, 5 декабря 1962 года, состоялась выставка в Манеже, которую посетил глава государства Никита Хрущев. Итогом стали не только прозвучавшие оскорбления, но и то, что вся эта история разделила художественную жизнь в СССР на "до" и "после".
"До", так или иначе, существовало современное искусство. Оно не было официальным, но и не было запрещенным. А вот уже "после" неугодные художники стали подвергаться преследованиям. Одни ушли работать в область дизайна и книжной графики — им просто нужно было хотя бы как-то зарабатывать. Другие стали "тунеядцами", как их определяла тогда официальная система: не будучи членами творческих союзов, эти люди не могли заниматься свободным творчеством. Над каждым нависал дамоклов меч — вполне реальный судебный срок.
Выставку в Манеже, вернее, ту ее часть, где выставлялись авангардисты, монтировали впопыхах — прямо ночью, накануне открытия 1 декабря. Предложение поучаствовать в официальной экспозиции, приуроченной к 30-летию МОСХа, поступило художнику Элию Белютину неожиданно.
Незадолго до Манежа он выставил работы своих учеников в зале на Таганке. Под его руководством работала полуофициальная студия, которую теперь уже принято называть "белютинской", а ее членов — "белютинцами". Его ученики позже писали, что учеба и занятия у Белютина были "окном в мир современного искусства".
Выставку проводили по итогам летних пленэров, в ней также участвовал и Эрнст Неизвестный, формально не входивший в этот круг, но впоследствии ставший главным фигурантом скандала в Манеже. Неизвестного, а также Владимира Янкилевского, Юло Соостера и Юрия Соболева Белютин пригласил для придания выставке большей весомости.
Эта история с Хрущевым со временем обросла легендами, у многих участников появились свои версии случившегося. Это объяснимо: все происходило настолько стремительно, что времени осмыслить и запомнить детали просто не было.
Считается, что выставку на Таганке посетили иностранные журналисты, которые с удивлением открыли для себя, что авангард в СССР существует и развивается. Якобы сразу же появились фотографии и статьи в западной прессе, даже был снят небольшой фильм. Это вроде бы дошло до Хрущева — и вот на высшем уровне было решено пригласить авангардистов в Манеж.
Есть и другая версия такого поспешного приглашения. Якобы авангардисты в Манеже нужны были академикам для того, чтобы показать главе государства и, что называется, заклеймить неугодное искусство. То есть приглашение в Манеж было провокацией, которую художники просто не распознали.
Так или иначе, Белютину позвонил секретарь ЦК Леонид Ильичев. Будучи сам страстным коллекционером искусства, причем не всегда официального, он уговаривал его показать работы своих студийцев. Белютин вроде бы отказывался. Но потом, чуть ли не ночью, в студию приехали сотрудники ЦК, запаковали работы и увезли их в выставочный зал. Ночью же делали развеску — авангардистам отвели три небольших зала на втором этаже Манежа. Делали все быстро, некоторые работы так и не успели повесить. И, что показательно, полного и точного списка работ, которые тогда были выставлены, так и нет.
Хрущева художники ждали с нетерпением. Леонид Рабичев, участник печально известной выставки, вспоминал, что кто-то даже предложил поставить в середину одного из залов кресло: предположили, что Никиту Сергеевича посадят в центре, а художники будут рассказывать ему о своих работах.
Сначала Хрущева и его свиту повели в залы, где висели картины признанных классиков, в том числе Грекова и Дейнеки. По воспоминаниям очевидцев, "слом" произошел на работах Фалька, которые генсеку были непонятны, а значит, и не нравились. Дальше ситуация стала нарастать, как снежный ком.
Эрнст Неизвестный потом говорил, что, ожидая генсека на третьем этаже, он и его коллеги уже слышали "вопли главы государства". Владимир Янкилевский позже писал о том, что, когда Хрущев стал подниматься по лестнице, то все художники начали "вежливо аплодировать, на что Хрущев грубо нас оборвал: "Хватит хлопать, идите, показывайте вашу мазню!"
Под горячую руку попал Эрнст Неизвестный. "Хрущев со всей мощью обрушился на меня", — вспоминал позже скульптор. — Он кричал как резаный, что я проедаю народные деньги". Не понравились генсеку и работы художника Бориса Жутовского, раздражение вызвало полотно Леонида Рабичева.
"Арестовать их! Уничтожить! Расстрелять!" — цитировал Рабичев слова Хрущева. "Происходило то, что невозможно описать словами", — резюмировал художник.
Все присутствовавшие, по свидетельствам очевидцев, находились в состоянии шока. Даже выйдя из Манежа, никто не уходил — все стояли и ждали немедленных арестов. В состоянии страха жили и последующие дни, однако арестов не было, формально никаких репрессивных мер не применяли. Это, как считают многие, и было главным достижением и завоеванием хрущевского правления.
Несколько лет спустя художник Жутовский посещал Хрущева у того на даче — бывший генсек был уже отстранен от власти и вел спокойный и размеренный образ жизни. Жутовский говорил, что Хрущев вроде бы даже извинился и сказал, что "его накрутили". А Эрнст Неизвестный позже сделал знаменитый черно-белый надгробный памятник Хрущеву. Данный факт сам скульптор называл самым невероятным итогом этого скандала.